«Теперь тяжелых пациентов никто не захочет брать»
На днях Черемушкинский районный суд Москвы признал виновной известного врача-гематолога Елену Мисюрину в гибели пациента после сложной медицинской процедуры и приговорил к двум годам колонии общего режима. Дело рассматривали почти пять лет.
В конце июля 2013 года 55-летний мужчина обратился в клинику на улице Профсоюзная для проведения трепанобиопсии (взятии проб ткани с подвздошной кости). У него была тяжелая форма сахарного диабета, спровоцировавшего рак крови и простаты. Пациент сдал анализы, врачи не выявили противопоказаний к проведению данной трепанобиопсии. Через несколько дней мужчина скончался, сообщает МК.
Правоохранительные органы возбудили уголовное дело по статье «Оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности, повлекших смерть». Как считает следствие, проводившая исследование Елена Мисюрина проткнула кровеносный сосуд иглой, что и привело к гибели мужчины. Врач свою вину не признала.
Реакция медицинского сообщества не заставила себя ждать: социальные сети наполнили комментарии, полные недоумения по поводу решения суда. Проект «Здоровье Mail.Ru» узнал, что об этом деле думают коллеги Мисюриной.
Содержание:
- 1 Павел Бранд, медицинский директор клиники «Семейная»
- 2 Кардиолог, доцент кафедры терапии ПМГМУ им. Сеченова Антон Родионов
- 3 Андрей Коновал, руководитель межрегионального профсоюза медицинских работников «Действие»
- 4 Врач-кардиолог, заведующий терапевтическим отделением Тарусской больницы Артемий Охотин
- 5 Николай Стуклов, врач-гематолог, доктор медицинских наук
- 6 Полина Габай, генеральный директор юридической компании «Факультет медицинского права», эксперт по медицинскому праву
- 7 Ирина Гриценко, адвокат Лиги защиты медицинского права
- 8 Ярослав Ашихмин, главный терапевт Ильинской больницы
Павел Бранд, медицинский директор клиники «Семейная»
Только что позвонил знакомому хирургу…
— Привет! Можешь говорить?
— Привет! Пока могу. Как сам?
— Неплохо. Хотел тебе пациента прислать по твоему профилю…
— Это вряд ли. Я заявление только что написал. Сразу и на отпуск и на увольнение.
— Нормально… Чего это ты?
— Я Лену Мисюрину знал хорошо. Работали раньше вместе… А вчера вечером, как прочитал про нее, так сразу и решил, что пора валить. Противно. И страшно. Знаешь, мне так страшно ни в Беслане, ни в Моздоке не было. Прикинь, я только вчера понял, что под пулями оперировал и не боялся, а тут дома сижу — и пот по спине. Ну его на***…
— И что будешь делать теперь?
— Пойду к брату работать, он давно зовет. У него крупный бизнес, а людей нормальных раз-два и обчелся. Станками буду торговать. Там хоть есть надежда, что не посадят… Хотя тоже не факт, конечно…
— Хреново…
— Нормально. Давно пора было. Я свою тысячу пациентов спас, пора и о семье подумать…
Улыбаемся и машем, парни, улыбаемся и машем…
«Приговор этот — абсолютно несправедлив. Осложнения в таком случае крайне редки: 1-2 на десять тысяч процедур. Так что вины врача здесь нет. В ее случае это еще меньшая цифра, ведь таких манипуляций она сделала около 20 тысяч.
Это рядовая и рутинная процедура, абсолютно нельзя предположить было, что так все закончится.
Так что решение суда можно назвать глупым. Конечно, я не знаю юридических тонкостей и того, получится ли у Елены избежать наказания. Но, надеюсь, внимание общественности к ее ситуации этому поспособствует», — сказал Бранд «Здоровью Mail.Ru».
Кардиолог, доцент кафедры терапии ПМГМУ им. Сеченова Антон Родионов
Ситуация чудовищная — она может отбросить медицину назад; можно сравнить с делом трансплантологов, которое отбросило российскую трансплантологию на 10 лет назад, и она только сейчас пришла в себя. Врачи будут бояться проводить такие процедуры. Статья, по которой Мисюрину осудили, — это статья, по которой осуждают тех, из-за кого отравились в кафе или выпали из аттракциона. Это чудовищно. Понятно, что любая медицинская процедура, вмешательство, могут сопровождаться риском. Ситуация — нелепая и требует серьезного вмешательства врачебного сообщества.
Андрей Коновал, руководитель межрегионального профсоюза медицинских работников «Действие»
Сегодня растет волна обвинений в адрес медицинских работников. Мне не известны достоверно объективные данные, что есть существенный рост врачебных ошибок, но если это так, то во многом связано с системными проблемами в здравоохранении: сокращением финансирования, дефицитом кадров, как следствие — огромными переработками, ненормальным темпом работы, валом отчетности, за неправильное ведение которой штрафуют. Конечно, врач, работающий в таких условиях, физически и эмоционально вымотан, в связи с этим объективно увеличивается риск ошибки.
Медицинская помощь — это не услуга по продаже бытовой техники с гарантией результата. Иногда врачу приходится идти на профессиональный риск ради шанса для пациента, в этом особенности профессии.
При этом надо понимать, что возможность врачебной ошибки — это неотъемлемая часть профессии. С нашей точки зрения, надо различать халатность и врачебную ошибку, хотя тут грань иногда очень тонкая.
Чем больше будет уголовных дел, штрафных и прочих санкций против медицинских работников, тем в большей степени будут страдать сами пациенты. Запуганный, боящийся вступить в бой за здоровье и жизнь пациента врач — это очень плохо.
Врач-кардиолог, заведующий терапевтическим отделением Тарусской больницы Артемий Охотин
На странице ГКБ № 52 рассказывают про выступления диетологов, интересные случаи и прочую позитивную лабуду. А между тем врача-гематолога Мисюрину, работавшую в этой больнице, посадили в тюрьму по совершенно надуманным обвинениям: тяжелый онкологический пациент умер после инвазивной процедуры — биопсии костного мозга.
Уголовное преследование за осложнения инвазивных процедур — край, за которым никакое развитие медицины невозможно. Но руководство больницы, директор департамента здравоохранения Москвы Хрипун, доктор Леонид Печатников и прочие причастные отмалчиваются.
Осложнения бывают у любых процедур, после — не значит вследствие, и вообще, одно дело — убийство, другое — смерть больного, даже если врачи не смогли ему помочь или, помогая, причинили вред.
Николай Стуклов, врач-гематолог, доктор медицинских наук
Вины врача тут точно нет — процедура инвазивная, и в случае ее проведения всегда есть подобные риски. На моей практике летальные исходы были — но, как правило, они были связаны не с самой процедурой, а с состоянием человека, — начинались осложнения из-за плохого здоровья. Например, у нас был случай: делали процедуру, делали протыкание иглой. Но у пациента развился шок, выявили кровотечение, он умер. Вскрытие показало, что мы не повреждали сосуд иглой, он разорвался сам по себе. Нужно понимать, что вероятность таких осложнений минимальна. Трепанобиопсия — простая процедура, которую делают в условиях дневного стационара, и пациента буквально в тот же час отпускают домой, для нее не нужна госпитализация.
В организме есть несколько мест, в которых можно безопасно проводить подобные процедуры. Среди них — задняя часть подвздошной кости, там крайне минимальный риск осложнения. У каждого пациента есть анатомические особенности, и случайное попадание иглой могло быть связано именно с этим.
Я не считаю приговор правильным: любой врач совершает ошибки, но они происходят зачастую в силу обстоятельств. Непреднамеренные врачебные ошибки ни в коем случае нельзя так осуждать.
Врач, совершивший ошибку, никогда ее не повторит, запомнит ее, и улучшит свой опыт. Если происходит врачебная ошибка в результате действий во благо пациента и его здоровья, такая ошибка не является халатностью. Халатность — это бездействие или умышленный вред пациенту».
Полина Габай, генеральный директор юридической компании «Факультет медицинского права», эксперт по медицинскому праву
Доктору, очевидно, вменили часть 2 статьи 238 УК РФ «Оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности», что с юридической точки зрения не совсем ясно, так как ст. 238 характеризуется умышленной формой вины (по отношению к деяниям), по отношению к последствиям (смерть или тяжкий вред) — неосторожной. Не представляю, как следствие и суд смогли доказать умысел, пусть даже в неправильных действиях врача (понимаю, что и это не так).
Статья 238 не относится исключительно к должностных лицам и представителям торговых компаний (были такие комментарии), она универсальна. Однако у нее есть особенности с двойной формой вины, и лепить ее врачам — достаточно сложно, если правда все делать по закону.
Бывают случаи, когда она применима и к врачу, например, назначения офф-лейбл (назначение препаратов не по зарегистрированным показаниям — прим. ред.), когда деяния действительно умышленные и иные примеры. Но случай с Еленой Мисюриной — другой. Почему выбрали ст. 238, мне лично очевидно, — по остальным прошли сроки давности привлечения к уголовной ответственности.
Надо понимать, что не каждый неблагоприятный исход равнозначен небезопасной услуге, тогда всю медицину можно априори квалифицировать как небезопасные услуги.
Под безопасностью медицинской помощи понимается отсутствие недопустимого риска, связанного с возможностью нанесения ущерба (Приказ Минздрава РФ от 22.01.2001 № 12 «О введении в действие отраслевого стандарта «Термины и определения системы стандартизации в здравоохранении». То есть должны соблюдаться условия обоснованного медицинского риска. У них есть свое наполнение, однако я его здесь опускаю, иначе получится целая лекция. Кстати, обоснованный риск является и основанием и для освобождения от уголовной ответственности (ст. 41 УК РФ).
Ирина Гриценко, адвокат Лиги защиты медицинского права
Подобный приговор — не очень распространенный. Это связано с тем, что обычно за врачебные ошибки выносят приговор с условными сроками наказания, и наказание с реальной колонией общего режима — это редкость. Вообще говоря, в каждом суде за год таких приговоров, связанных с врачебными ошибками вообще, выносят за год максимум один, если вообще выносят. То есть на всю Москву таких приговоров за год набирается не больше десяти. Насколько обоснован приговор — без наличия дела, ознакомления с его материалами, доказательной базой, — сказать трудно.
И суд должен вынести приговор, используя эти заключения. И если эксперты, которые обычно трактуют ошибки в пользу врача, не смогли добиться того, чтобы суд не выносил такого строгого решения, то это может говорить о серьезной доказательной базе. Вероятность отмены или пересмотра такого приговора — очень низка: порядка 1%, в этом плане уголовные дела по врачебным ошибкам не сильно отличаются от обычных уголовных дел.
Могу сказать, что такие дела очень сложно расследовать. Это связано с тем, что все доказательные базы основаны на экспертных заключениях: есть одно мнение, что врач совершил ошибку, другой эксперт говорит — не совершал.
Ярослав Ашихмин, главный терапевт Ильинской больницы
Коротко о деле. Очень опытный доктор провела рутинную манипуляцию тяжелому пациенту, спустя несколько дней пациент скончался в клинике «Медси», где без наличия соответствующей лицензии провели вскрытие (!). Доктору дали два года общего режима, отправлена в СИЗО, без вещей и надежды. У всего медсообщества практически нет сомнений в невиновности доктора .
А этот пост — для вас, дорогие пациенты.
Вы знаете, что западная медицина кардинально отличается от нашей. Дело не в ПЭТ/Да Винчи (они есть у нас), а в мастерстве и в «процессах» (клинических путях). Врачи на Западе берутся лечить очень тяжелых пациентов с высоким риском осложнений, получают опыт и идут еще дальше, учатся предотвращать осложнения. Обычно чем тяжелее болезнь (риск), тем к более «агрессивному» подходу призывают клинические рекомендации («доказательная медицина»), соответственно, больше риск осложнений, но и кардинально больше шансов на излечение. Это называется соотношение «риска и пользы».
Риск, увы, не бывает нулевым. Наши врачи лечили «не очень хорошо» во многом потому, что «боялись» осложнений. Если раньше мы призывали наших докторов «пройти кривую обучения», то теперь желание пропало. Мало кто в свете новых веяний будет осуждать врача, который «вообще ничего не делал», — если пациент умрет именно от той болезни, с которой и поступил в ЛПУ, — это тот исход, который, простите, устроит всех начальников и все проверяющие инстанции. Меньше будет сложных операций и прочее. Тяжелых пациентов никто не захочет брать.
Пожалуйста, отнеситесь с пониманием к тому, что вас будут футболить из ЛПУ в ЛПУ, и вы не будете понимать, что происходит.
Вам не скажут правды. А она такова, что риски утраты возможности вообще лечить — выше моральных страданий в отношении того, что ты не помог вот этому конкретному пациенту, хотя мог.
Плюс, извините, «но у меня свои семья и дети» .
Пожалуйста, смиритесь с тем, что вам не будут выдавать — в том числе в нарушение 323 ФЗ (Федеральный Закон «Об основах охраны здоровья граждан» — прим. ред)— медицинские документы и анализы, а выписки станут еще менее информативными. Также, даже если вы приедете в больницу в тяжелом состоянии и с болевым синдромом, возможно, вам не будет оказана должная помощь, пока вы не подпишете гору бумаг. Если совсем грубо, считайте, что у медсообщества началась паранойя. Любая неверно написанная закорючка может быть использована против врачей, и часто — злонамеренно. Медицинских ассоциаций, которые бы могли нас защитить, нет. У чиновников в Минздраве, которые правда очень обеспокоены, нет возможностей влиять на ситуацию. Сами дрожат как осиновые листы. Медицинских адвокатов в стране практически нет. На мнение врачей даже с самой кристально чистой репутацией (которые, как сейчас, заступаются за доктора), всем плевать.
В комментарии представлено личное мнение Ярослава Ашихмина, полный вариант можно прочитать здесь
Президент Союза медицинского сообщества «Национальная медицинская палата» Леонид Рошаль отказался разговаривать со «Здоровьем Mail.Ru», сославшись на занятость.
26 января в социальных сетях распространился хештег #яЕленаМисюрина, он сопровождает фото, на которых врачи держат в руках листы со словами поддержки врачу.
Обнаружили ошибку? Выделите ее и нажмите Ctrl+Enter.